Царевич сразу спросил:

– А разве они уже прибыли?

– Пока нет, но, того гляди, подоспеют.

Насупился Газаль-малек и говорит Катрану:

– Ну, когда прибудут, тогда и поглядим. Хватит у нас сил – прекрасно, а нет – повернем назад в Мачин. До тех пор подождем, пока Канун Махпари привезет.

Канун, как услышал это, сказал:

– Уж мы своего добьемся.

А этот Канун был очень искусный писец. Он тотчас взял перо, чернильницу и составил Махпари письмо от лица Фагфура, написал его красивым почерком и прекрасным слогом. Сначала он помянул имя божье, а потом повел речь: «От Фагфура к дочери Махпари. Когда это письмо дойдет до тебя, дочь моя, царица мира, знай и ведай, что из страны Халеб от Марзбан-шаха прибыло войско в сто тридцать тысяч человек, он прислал их своему сыну Хоршид-шаху. Как я слышал, Хоршид-шах выехал на битву с врагом – они отправились ему на помощь. Я полагаю, и недели не пройдет, как они вернутся с победой. Тебе же надлежит, как только ты получишь это письмо, тот же час собраться и выехать сюда, чтобы за эту неделю красоту навести. Ведь когда Хоршид-шах благополучно возвратится, мы вас поженим, сыграем свадьбу, и тебе придется отправиться с Хоршид-шахом в Халеб. И не мешкай! Это письмо писано рукою Шахдара, доверенного человека Марзбан-шаха. Похоже, что с Хоршид-шахом он в родстве, так как тот выбрал среди всех именно его, чтобы он доставил тебя поскорее. Мир вам».

Канун закончил письмо, запечатал и сказал:

– Ну, царевич, ради твоего счастья отправляюсь за Махпари!

И он попросил, чтобы дали ему пятерых слуг, собрал с Кафу-ром все, что нужно-, и выехал из лагеря.

Когда они приблизились к крепости Шахак, поглядели, видят, стоит гора высокая, от других гор особняком. Господь своим могуществом сотворил ее так, что она верхушкой небесного свода достигает, а основанием упирается в Быка и Рыбу [30] , а ведет к той крепости одна-единственная тропинка.

– Ну, если эту крепость боем брать, со всего мира войско и то ее не осилит, – сказал Канун. С этими словами двинулись они к крепости да притворились, будто со стороны Чина едут. Лала-Салех и Рухафзай у окошка сидели, наружу глядели. Видят, по дороге из Чина едут семеро всадников, путь к крепости держат. Подъехали ко входу, крикнули: дескать, мы письмо везем от шаха Фагфура к дочери его.

Лала-Салех, с тех пор как Самак захватил крепость и поручил ему смотреть за ней, постоянно сторожил у ворот, Махпари с Рухафзай и другими тоже были при нем. Лала-Салех сказал:

– Давай его сюда, мы поглядим.

Канун просунул письмо в дверную щелку, Лала-Салех отнес его Махпари, она распечатала и прочла все те россказни. Сказала царевна:

– Самак говорил, чтобы мы никому, кроме него и Хоршид-шаха, дверь не открывали, в крепость не впускали, чтобы обмана не получилось.

– Надо к воротам пойти, порасспросить их да послушать: верно ли, что письмо от твоего отца? – сказала Рухафзай.

Махпари вместе с остальными подошла к воротам. Лала-Салех крикнул:

– О благородный муж, как тебя зовут? Что-то я не видел тебя никогда.

– О Лала, – ответил Канун, – великий государь ведь написал, что мое имя – Шахдар и что я родственник Хоршид-шаха, приехал с войском, чтобы ему послужить. Скажи Махпари, что из той страны войско прибыло и меня послали за ней, чтобы доставить ее к отцу, а когда Хоршид-шах вернется, поженить их. Не знаю, может, Хоршид-шах раньше нашего туда поспеет.

Махпари от подобных речей так и размякла: как раз на это она и уповала, ведь Махпари была без памяти влюблена в Хоршид-шаха. Едва услышав о свидании с ним, она так обрадовалась, что поддалась на уговоры Кануна. Она сказала:

– Лала, как лучше поступить?

– О царевна, он доверенный человек Хоршид-шаха, его твой отец прислал, – ответил Лала. – А там воля твоя.

– Да я уж и не знаю, как быть, – говорит Махпари, – тебе виднее.

Тогда Лала-Салех сказал Рухафзай:

– Надо ехать. Сколько нам здесь торчать?

– Уж и не знаю, что сказать, – ответила Рухафзай.

Судили они, рядили, наконец решили: отперли ворота, и Канун вошел в крепость. Видит он, царевна сидит, Рухафзай ей прислуживает. Посмотрел он на красу, рост и дородство Мах-пари, подивился и сказал себе: «Такой прекрасной девушки еще на свете не бывало! Неудивительно, что из-за нее столько народу сражаться готово». Поклонился он девушке и сказал:

– О царевна, не теряй времени, надо нам отправляться.

Махпари возразила:

– Нам же нужны носилки!

– Да, царевна, я просил у шаха, – ответил Канун, – а он сказал, что тут недалеко, когда подъезжать будем, известим его, и он вышлет носилки нам навстречу. Так что пока садитесь верхом и поедем.

Сели Махпари, Лала-Салех и Рухафзай на лошадей. Канун подозвал Мефтаха, одного из тех слуг, что с ним приехали, и сказал:

– Присмотри за крепостью, пока шах не пришлет кого-нибудь, эти две девушки останутся с тобой, и двое слуг тоже.

После этого они пустились в путь и погнали коней вовсю, пока не доехали до удобной лужайки. Там они расседлали лошадей, немного отдохнули и перекусили, как вдруг в степи пыль столбом поднялась. Канун подумал: «Вот беда-то, пропало наше дело, зря мы так старались… Что же теперь делать?» Стал он прикидывать, как бы выход найти, а сам с тех клубов пыли глаз не сводит. Тут обозначился средь пыли онагр, который скакал на лужок попастись. Увидел он людей и назад умчался.

Обрадовался Канун. Тотчас поднялся он, сели все на лошадей и отправились дальше. До полуночи ехали они окольными путями. А у Кануна полное снаряжение с собой было, и среди прочего в седельных сумках два кувшина воды. В одном вода была смешана с зельем, от которого в беспамятство впадали, а в другом чистая. Вот он достал тот кувшин без дурмана и стал пить. А ведь известное дело, коли в дороге один кто-нибудь пить начнет, то и всех прочих непременно жажда одолеет, особенно ночью. Вот и Махпари захотелось воды. Она говорит:

– Лала, дай мне напиться.

Канун услыхал, тотчас вытащил кувшин, в котором было зелье, и подал Лала-Салеху. А у Махпари был такой обычай: все, что она пила или ела, сначала давать Рухафзай. Поднесли ей кувшин с водой, она сначала протянула его Лала-Салеху, чтобы он выпил, потом – Рухафзай, а потом и сама напилась и кувшин вернула Кануну. Прошло немного времени, и то зелье стало действовать. Голова у девушки закружилась, нутро стало жечь. Она сказала:

– Ох, Лала, Рухафзай, измена! Я вам говорила, глядите лучше, не то обманут нас! Теперь мы погибнем понапрасну!

С этими словами она упала с коня. А у Лала-Салеха и Рухафзай тоже в голове помутилось, и они вслед за ней на землю попадали. Канун соскочил с седла, отрубил голову Лала-Са-леху и уже подошел к Рухафзай, чтоб и ей голову снести, да жалко ему стало: он слышал, как она поет. Он сказал себе: «Не стоит убивать музыкантов, тем более женщин», подобрал Махпари и Рухафзай, связал их и двинулся дальше, пока не подъехал к ночным караулам. Той ночью в карауле стоял Катран-пахлаван, он крикнул: «Кто идет?» – и тут увидел Кануна. Обрадовался Катран, приблизился к ним и спросил:

– О богатырь, с удачей ли ты возвращаешься?

– Да будет тебе удача, Катран, а я привез Махпари и Ру-хафзай-музыкантшу, взял крепость Шахак и оставил там кутвалем слугу Мефтаха.

Катран его расхвалил и вместе с ним въехал в лагерь, отправился прямо к царскому шатру. Газаль-малек все еще за вином сидел. Катран и Канун поклонились, Газаль-малек спросил:

– Ну, Канун, повезло тебе или нет? Львом ты вернулся или лисицей?

– Под твоей звездой и мне повезло, – говорит Канун, – львом я пришел.

И он положил перед Газаль-малеком Махпари и Рухафзай.

Газаль-малек поглядел на красу Махпари. Хоть и раньше он ею увлекался, теперь это чувство в любовь перешло, душу его смутило. Она-то без памяти лежала, а он глаз от нее не мог отвести. Потом царевич сказал:

– Что же я с нею делать буду, ведь мне сражаться надо… Нужно их в Мачин отослать, чтобы отец там ее посторожил, пока я не освобожусь.